16 июня прошло официальное сообщение о том, что российский концерн «Газпром» («Газпромэкспорт») и правительство Узбекистана (UzGaztrade) подписали крупный контракт на поставку природного газа. Ежегодный объем поставок сначала оценивался агентствами в 6–9 млрд куб. м, затем официально объявили о 2,8 млрд куб. м. Срок договора – 2 года. Старт экспорта – 4-й квартал нынешнего года.

Довольно короткие сроки начала поставок вполне объяснимы, с учетом того, что здесь планируется задействовать уже существующие мощности в Казахстане и Узбекистане и магистраль «Средняя Азия – Центр» (САЦ). Для этого в соглашениях предусмотрены мероприятия по подготовке инфраструктуры, где задействованы как казахстанский концерн QazaqGaz (отдельное соглашение), так и узбекистанский оператор.
 

Энергоальянс

Что же это: очередной межрегиональный проект, элемент будущего «тройственного газового союза», который предлагался Москвой в прошлом году, вызвал неоднозначные комментарии со стороны Ташкента, но в итоге реализуется по факту, или вообще нечто третье?

Палитра мнений тут довольно широка, от банального «надо пристраивать выпадающие экспортные объемы», до шагов по созданию единого энергокольца и общего экономического пространства. Ответ на этот вопрос сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Как и в случае с разноголосицей в трактовках сообщений об ускоренном строительстве четвертой ветки газопровода из Туркмении в Китай, якобы вместо активизации строительства «Силы Сибири-2», требуется рассмотреть не только такие традиционные факторы, как источники сырья, энергобаланс, основные маршруты, инвестиционные планы, схемы и инвесторов, но и концепции, которые предлагают крупные геополитические игроки и объективные условия, в которых проходит их реализация.

Общая подоплека газовых соглашений вполне прозрачна и не раз обозначалась в СМИ. Перепады в водной генерации, а также сокращающаяся добыча из старых скважин, наложились в Узбекистане на требования экспортных контрактов, а также общую изношенность инфраструктуры. Как результат – вторая зима проходит с осложнениями, и в этом году осложнениями вполне серьезными. В спину региону дышит и строящийся канал Куш-Тепа – первый крупный проект Афганистана за 30 лет, который заберет в себя крупные объемы ледниковых вод.

На декабрьское предложение о «тройственном газовом союзе» от Москвы в регионе ответили по большому счету молчанием, но подготовку к восполнению выбывающих сырьевых резервов стороны начали – еще в январе российский «Газпром», Казахстан и Узбекистан согласовали т. н. «дорожные карты» по поставке дополнительных объемов голубого топлива.

«Дорожная карта» – это элемент управленческого новояза, промежуточный документ между стратегией, ее целями и конкретным традиционным планом-графиком проекта. В данном случае каждая сторона сама отвечает за свой «пакет» работ на каждом этапе, только стыкуя пакеты на определенных этапах, но единого координирующего органа и вертикали управления у такой «дорожной карты» нет. По сути дела, это своеобразный договор между несколькими сторонами, форма, которую очень удобно было применять во внешнеполитической работе. Оттуда она перекочевала в сферу крупного бизнеса, который связан с этой самой внешней политикой.

Таким образом, подготовку к нынешнему соглашению стороны начали не перед ПМЭФ-2023, а куда как раньше. Сейчас мы видим просто дальнейшее уточнение и конкретизацию тех самых «дорожных карт».

И выглядит это весьма разумно, поскольку даже если брать нынешний июнь, то ежесуточно потребление электроэнергии в Узбекистане уже на 14–16 % превышает прошлогодние показатели. Неудивительно, что стороны ускоряются, ставя перед собой сроки начала поставок в нынешнем октябре. Свободные объемы у России имеются, возможности по перенаправлению потоков тоже, дополнительная доля регионального рынка на долгосрочной основе – это плюс, а взаимовыгодная схема покрытия дефицита – это плюс вдвойне.

Но это только внешняя оболочка вопроса.

Если брать цифры, которые приводил российский лидер на встрече Высшего Евразийского экономического совета (ВЕЭС) в Бишкеке в прошлом декабре (когда, собственно, речь и зашла об «энергетическом альянсе»), то параметры затрат по новой инфраструктуре ГТС только с нашей стороны озвучивались в 260 млрд рублей или 3,7 млрд долларов. Если взять для сравнения суммарные затраты на сухопутную сеть «Северного потока» на континенте (OPAL, NEL, EUGAL и чешские ветки), то стоимость новой инфраструктуры ориентировочно коррелирует с объемами 75–78 млрд куб. м.

Брать тут к сравнению можно только общие параметры, поскольку в деталях надо учитывать и инфляционную составляющую, и то, что сеть строилась в ЕС и по ценам внутри ЕС, и т. д. Однако и они дают определенные целевые ориентиры. Это рамочно вполне соотносится с программой внутренних инвестиций в российскую газификацию (602 млрд рублей за пять лет).

Рост внутреннего потребления у нас плюс 14–16 млрд куб. м в год, с прогнозом на 2030 год – к 20 млрд куб. м. Т. е. мы можем примерно говорить о проектном росте внутренней сети с расчетом на дополнительное потребление в 160–170 млрд куб. м и о предложении развития сети в направлении Центральной Азии и, возможно, далее на юг в 75–78 млрд куб. м. Понятно, что такие проекты где-то сойдутся, переплетутся, но все-таки формально эти инвестиционные программы разные.

Все эти оценочные суждения необходимы не для того, чтобы попытаться высчитать до процента финансовые показатели (это попросту невозможно), но для того, чтобы понять общую концепцию, с которой мы движемся. Дело не только в том, способен ли регион переварить такие объемы, но и в том, как этот ресурс будет использован в будущем. Например, на том же заседании ВЕЭС в декабре Узбекистану предлагалось рассмотреть «энергетический альянс» именно в рамках сотрудничества ЕАЭС.

Как это выглядит в настоящий момент, можно сначала рассмотреть на примере благополучного 2019 года. Судя по открытым данным, Узбекистан окончил тот год с объемом добычи в 61 млрд куб. м. Технический газ (в самой системе) – 5,5 млрд куб. м, внутреннее потребление – 40 млрд куб. м, экспорт – 15,5 млрд куб. м. Структура экспорта: Китай – 8 млрд куб. м, Россия – 4,5 млрд куб. м, Казахстан – 2,5 млрд куб. м, остальные страны – 0,5 млрд куб. м.

В 2021 году добыча упала до 54 млрд куб. м, в неблагополучном 2022 составила уже 51,7 млрд куб. м, внутреннее потребление выросло до 46 млрд куб. м, экспорт в Китай остановился на отметке в 4 млрд куб. м, а в остальные страны прекратился вовсе, Ташкент теперь уже импортировал объемы из России, Казахстана и Туркмении. Другое дело, что делать это (импорт) он начал не собственно в критичном 2022, а еще раньше – и в 2020, и в 2021.

Здесь надо еще отдельно отметить и тот факт, что собственно узбекистанский базовый оператор «Узбекнефтегаз» добывает примерно 65 % от общего объема, а 25 % приходятся на структуры российского концерна «Лукойл», который работает на условиях СРП и часть газа забирает в Россию, часть добычи также уходит и оператору САЦ – «Газпрому». Собственно, в таких условиях и формируется уже экспорт к нам, хотя РФ сама по себе газовая кладовая – это взаиморасчеты.

Глубокое участие наших компаний в Узбекистане – это предмет отдельных дискуссий в этой стране. Сейчас, когда намечается масштабная приватизация, Ташкент вообще старается очень обтекаемо работать с формулировками, чтобы не подпасть под критику, и это не в последнюю очередь объясняет, почему так сложно идет согласование сигналов в медиасфере. Впрочем, и у российского оператора имеется свой набор наболевших вопросов.

В итоге в результате сходящихся процессов: роста внутреннего потребления и снижения добычи по естественным причинам, Узбекистан оказался в ситуации, когда часть экспортных поставок вошла в зону риска. А отказаться от них – значит не просто напрячь отношения с тем же Китаем, который дефицит в 8 млрд куб. м при желании покроет (что, разумеется, Пекин и сделал без проблем). Тут Ташкент уже остается без экспортной выручки.

Понятно, почему в Узбекистане стали появляться материалы в СМИ, где, с одной стороны, критиковали «Лукойл» (дескать, сознательно снижает добычу), с другой – стали предсказывать, что Россия в условиях избытка сырья перехватит экспорт в Китай через т. н. «свопы». Однако, если взять систему в целом, то ни дополнительные 1,5 млрд куб. м, ни раскрученные в СМИ нынешние 2,8 млрд куб. м стратегически погоду не делали – их могли заместить с определенными усилиями, но без особых «дорожных карт».
 

Предположения

Здесь, конечно, можно сделать предположения, почему исходные объемы заявили на разных площадках в 6–9 млрд куб. м, а потом оперативно убавили, но факт остается фактом – никак не сходятся параметры инвестиционной программы на 260 млрд рублей и 2,8 млрд куб. м (да и 6–9 млрд куб. м тоже).

Тем не менее и нынешнюю дорожную карту на 2,8 млрд куб. м нельзя назвать пиар-акцией на базе решения технических вопросов энергетики региона. Ведь этим Москва показывает, что при определенных условиях она готова превратить 2,8 млрд куб. м в 9 млрд куб. м и т. д. по нарастающей. Только дело тут вовсе не в своп-схемах, которые еще надо выстроить в доходную операцию, учитывая разницу в региональных ценах.

Собственно, Казахстан без всякого пиара разрабатывает программу совместной с Россией газификации северо-восточных регионов. Просто он намного слабее зависит от экспорта газа в тот же Китай – у Астаны в приоритете нефть, хотя это не значит, что контракт на поставку 5 млрд куб. м в Китай – это фактор, которым можно пренебречь.

Если собрать воедино программы развития в виде разных «Стратегий – 2030» и аналогов, то с учетом роста внутренних потребностей только Узбекистана и Казахстана, снижения (неизбежного) удельного веса водной генерации, дополнительные объемы природного газа могут составить к концу десятилетия в Казахстане +20,1 млрд куб. м, в Узбекистане +16 млрд куб. м.

И скорее всего, последняя оценка относительно Узбекистана занижена, поскольку узбекистанские ресурсы часто в анализе программ делают акценты на альтернативные источники энергии как на перспективные проекты. Впрочем, если уж говорить об альтернативах, то лучше варианта строящейся Джизакской АЭС вряд ли можно найти.

Однако и данные показатели не приводят нас к тем самым первоначальным инвестиционным параметрам, ради которых, собственно, и предлагается идея «газового альянса», хотя, вне всякого сомнения, это уже контуры долгосрочного сотрудничества.

Главную газовую магистраль региона – САЦ не так просто запитать такими объемами, тем более на реверсе – ведь через нее подается уже туркменский газ на китайское направление. Если и можно говорить о некоем «свободном пространстве» после определенной модернизации, то это около 10 млрд куб. м. И, кстати, как раз это озвучивалось в апрельских предложениях Ростеха на выставке «ИННОПРОМ. Центральная Азия», где демонстрировалось новое оборудование.

Но и, помимо САЦ, в Казахстане рассматривают новый маршрут «Омск – Семей», а один из самых авторитетных экспертов области энергетики Б. Марцинкевич (проект «Геоэнергетика») в интервью изданию «Ритм Евразии» обратил внимание на магистраль «Бухара – Урал».
 

И вот совмещение уже этих трех магистралей нас вполне приближает к исходным параметрам «энергоальянса».

Теперь возникает последний вопрос – почему, даже с учетом прошлых аналитических выкладок о росте энергопотребления, региону все равно мягко, но настойчиво предлагается объем в полтора раза выше? Ради гипотетического проекта ТАПИ? Но он именно что гипотетический и потребует консолидации усилий массы игроков. Да и будет ли Туркменистан в этом случае щедро делиться объемами, тем более что Ашхабад считает ТАПИ «своим» детищем. Ходили разговоры, что уже чуть ли не трубы для ТАПИ завозят, оказалось, что трубы пригодятся для очередной магистрали в Китай.

Остается вариант, что «некто очень информированный», тот, кто предлагает странам Центральной Азии такие повышенные объемы, имеет представление о том, что энергопотребление в регионе возрастет уже не в соответствии с прошлыми оценками, а существенно выше. Но произойти это может только в том случае, если там будет развернута масштабная инвестиционная кампания, которая в итоге это потребление и запустит. Москва предлагает странам Центральной Азии не «выкапывать» эти объемы природного газа, а получить их на оптимальных условиях.

В общем-то, это вполне укладывается в логику положений Сианьской декларации, которую подписали Китай и страны региона месяц тому назад.

Стратегически это интересный шаг. По крайней мере, он потенциально не содержит в себе тех проблем, которые сопровождали историю создания «Северных потоков». Китайские инвестиции в Центральную Азию не смогут полноценно работать без тепла и электричества – синергия интересов здесь действительно высока.
 

В чем проблема для нас такого энергоальянса?

В той же концепции ЕАЭС в нынешнем виде, о которой периодически пишет автор. Доступный и сбалансированный по цене между разными экономиками энергоресурс – это прерогатива общей стоимостной зоны. В свое время с Евросоюзом мы тоже создали чуть ли не совместный энергорынок, но частью общего стоимостного пространства все равно не стали. Хотя очень старались.

Даже если предположить, что Россия масштабно поучаствует в новой приватизации в Узбекистане, это будет только одним из шагов к решению вопроса общей стоимостной зоны. Регион, который рассматривается Пекином как часть своей будущей фабрики, даже поделившись с нами в ряде отраслей, в итоге будет выступать для нас не как пространство, где «вместе оцениваем, вместе кредитуем, вместе производим, вместе торгуем», а с обычной позиции «покупаем – продаем». Только в условиях нормативной базы ЕАЭС там будет еще и масса преференций.

После подписания Сианьской декларации газопроводы тянуть надо, продавать газ можно и нужно, делать новый среднеазиатский контур энергетический нужно, но стоит ли все это делать сегодня именно под зонтиком ЕАЭС – это большой вопрос.

Источник: https://topwar.ru/

Информационная служба АО «НЭС Узбекистана»